В поисках смирения
Чтобы не плакать.
Пообщалась с парнем. Ему тридцать с хвостиком, прошел Афганистан и Чечню, контрактник, воевавший в горячих точках нашей глухонемой родины. Поехал в Афган чтобы отомстить за друга, погибшего в первую неделю службы. Потом ещё пришлось мстить за многих друзей и любимую, дочь командира, военную медсестру. Времени на страдания не было, был приказ – убивать и было ожидание пули из-за угла. Погиб командир, отец убитой возлюбленной. Погибли почти все - правительство СССР и новой России никогда не задумывалось о людских потерях.
Когда терять стало некого, а молодость прошла - ушел на гражданку. Полученных денег хватило на квартиру в Питере и два года страшного отходняка, когда днем и ночью перед глазами стояли окровавленные лица друзей, а вокруг звучали их голоса. Деньги кончились, пришлось искать работу. Образование среднее, имеющийся опыт работы – убивать. Строителем помогли устроиться бывшие контрактники. Я, возможно, была первой девушкой, с которой он разговаривал за десять лет. Женщины, просто мирно идущие по улицам, вызывали радость и страх одновременно. Радость – что есть на свете обычная человеческая жизнь, страх новизны и неуверенности. Людям не нужны чужие проблемы.
Мы говорили два часа – пока не села трубка моего радиотелефона. Он слушал и боялся сказать что-то лишнее, оттолкнуть меня, не спасающуюся бегством от его биографии. Я боялась спросить о чем-то запретном, выпустить на волю страшные воспоминания. Потом он, старательно и безуспешно пряча дрожь в голосе, сказал: «А знаешь, я соврал. Мне на самом деле не 30, а 38 лет…». И замолчал, ожидая услышать в трубке короткие гудки. Брякнула в ответ что-то смешное и глупое, типа – какая разница, я же не варить тебя собираюсь! – и поняла, что он плачет. Плачет от облегчения, что его не оттолкнули, не бросили трубку, попросив больше не звонить.
Это дико и страшно, когда взрослый мужчина, прошедший ад на земле и открывший филиал этого ада в своей собственной душе плачет. Мне 20, ему 38 – какие мелочи! Сейчас каждое слово глупой малолетки для него дороже всего на свете.
Трубка разряжается, начинает попискивать.
Я прощаюсь.
Господи, зачем Ты сотворил этот мир, обрекающий на вечные муки своих детей?!!
Почему те, кто бросал тысячи наивных мальчишек в кровавую мясорубку, не горят сейчас в аду, а спокойно доживают свои дни в окружении сыновей-полковников и внуков-капитанов, в уюте генеральских дач?!!
Мы каждый день встречаем на улице тех, чьи души были погублены за бредовую идею свихнувшихся тиранов. Встречая горящие взгляды – отворачиваемся, не находя слов и даже желания их искать.
Пообщалась с парнем. Ему тридцать с хвостиком, прошел Афганистан и Чечню, контрактник, воевавший в горячих точках нашей глухонемой родины. Поехал в Афган чтобы отомстить за друга, погибшего в первую неделю службы. Потом ещё пришлось мстить за многих друзей и любимую, дочь командира, военную медсестру. Времени на страдания не было, был приказ – убивать и было ожидание пули из-за угла. Погиб командир, отец убитой возлюбленной. Погибли почти все - правительство СССР и новой России никогда не задумывалось о людских потерях.
Когда терять стало некого, а молодость прошла - ушел на гражданку. Полученных денег хватило на квартиру в Питере и два года страшного отходняка, когда днем и ночью перед глазами стояли окровавленные лица друзей, а вокруг звучали их голоса. Деньги кончились, пришлось искать работу. Образование среднее, имеющийся опыт работы – убивать. Строителем помогли устроиться бывшие контрактники. Я, возможно, была первой девушкой, с которой он разговаривал за десять лет. Женщины, просто мирно идущие по улицам, вызывали радость и страх одновременно. Радость – что есть на свете обычная человеческая жизнь, страх новизны и неуверенности. Людям не нужны чужие проблемы.
Мы говорили два часа – пока не села трубка моего радиотелефона. Он слушал и боялся сказать что-то лишнее, оттолкнуть меня, не спасающуюся бегством от его биографии. Я боялась спросить о чем-то запретном, выпустить на волю страшные воспоминания. Потом он, старательно и безуспешно пряча дрожь в голосе, сказал: «А знаешь, я соврал. Мне на самом деле не 30, а 38 лет…». И замолчал, ожидая услышать в трубке короткие гудки. Брякнула в ответ что-то смешное и глупое, типа – какая разница, я же не варить тебя собираюсь! – и поняла, что он плачет. Плачет от облегчения, что его не оттолкнули, не бросили трубку, попросив больше не звонить.
Это дико и страшно, когда взрослый мужчина, прошедший ад на земле и открывший филиал этого ада в своей собственной душе плачет. Мне 20, ему 38 – какие мелочи! Сейчас каждое слово глупой малолетки для него дороже всего на свете.
Трубка разряжается, начинает попискивать.
Я прощаюсь.
Господи, зачем Ты сотворил этот мир, обрекающий на вечные муки своих детей?!!
Почему те, кто бросал тысячи наивных мальчишек в кровавую мясорубку, не горят сейчас в аду, а спокойно доживают свои дни в окружении сыновей-полковников и внуков-капитанов, в уюте генеральских дач?!!
Мы каждый день встречаем на улице тех, чьи души были погублены за бредовую идею свихнувшихся тиранов. Встречая горящие взгляды – отворачиваемся, не находя слов и даже желания их искать.
